мы, что Бевин, английский министр иностранных дел, неравнодушен к картине Репина “Запорожцы пишут письмо турецкому султану”. Ну и перед одним из заседаний министров иностранных дел великих держав сделали ему сюрприз: привезли из Третьяковки эту картину и повесили перед входом в комнату заседаний. Бевин остановился и долго смотрел на картину. Потом сказал: “Удивительно! Ни одного порядочного человека!”»[877].

Бирнс заявил о согласии на советское условие: Франция и Китай не присутствуют на обсуждении мирных договоров со странами, с которыми они не подписывали условия перемирия. Но только «при условии, что Молотов примет предложенный им список» участников мирной конференции: США, СССР, Англия, Франция, Китай, Австралия, Бельгия, Бразилия, Канада, Чехословакия, Эфиопия, Греция, Индия, Голландия, Новая Зеландия, Норвегия, Польша, Южно-Африканский Союз, Югославия, Белоруссия, Украина[878].

— Норвегия не объявила войны Финляндии, Польша не объявила войны Румынии, а Голландия — Венгрии, — пытался спорить Молотов. — И после прошлой мировой войны состав государств, подписавший мирные договоры с отдельными странами, был различным. Одни государства подписали Версальский договор с Германией, другие — мирный договор с Болгарией в Нейи, третьи — мирный договор с Венгрией в Трианоне.

Но американцы проявили неуступчивость, и советская сторона согласилась с предложенным списком[879]. После этого быстро согласились на созыв мирной конференции в Париже не позже 1 мая 1946 года.

Сталин, вернувшись в Москву, 23 декабря встретился с главами делегаций. Бевина интересовала ситуация на Балканах:

— Мне трудно пришлось на переговорах с Молотовым по этому вопросу, который остается нерешенным и служит источником трений между союзными правительствами. Не мог ли бы генералиссимус Сталин выступить в качестве арбитра?

— Молотов не примет такой арбитраж, — заметил Сталин.

— Я заранее согласен с таким арбитражем, — поспешил заверить Молотов.

Бирнс сослался на мнение независимого американского журналиста, который специально был направлен в Болгарию и Румынию и вынес весьма неблагоприятное впечатление от политики их правительств. Его доклад может быть скоро опубликован.

— Тогда советское правительство опубликует доклад Эренбурга, независимого писателя и антифашиста, — пообещал в ответ Сталин[880].

Весь следующий день на конференции обсуждали Румынию и Болгарию — вплоть до ужина, который совпал с празднованием католического Рождества. Сталин посадил Бирнса по правую руку, а Бевина — по левую. Заверив их, что после отдыха чувствует себя «лучше, чем когда-либо за последние годы», Сталин выразил недовольство по поводу неучета советских интересов в Триполитании.

— Насколько мне видится, у Соединенного Королевства в сфере влияния имеется Индия и все владения в Индийском океане, у Соединенных Штатов есть Китай и Япония, а у СССР — ничего.

— Русская сфера влияния, — возразил Бевин, — распространяется от Любека до Порт-Артура[881].

На приеме был Джеймс Конант — ректор Гарварда и один из виднейших физиков, участвовавших в ядерном проекте. Молотов в одном из тостов подшутил на тему, нет ли у Конанта в кармане расщепляющихся материалов. Сталин поднялся с места и спокойно произнес, что ядерный вопрос слишком серьезен, чтобы быть предметом шуток. И поздравил американских и английских ядерщиков с их большим достижением. Зафиксировавший это Чарлз Болен подчеркнул: «Там, в банкетном зале Кремля, мы увидели, как Сталин резко изменил советскую политику, не проконсультировавшись с человеком номер два. Униженный Молотов даже не изменился в лице. Начиная с этого момента, Советы уделяли атомной бомбе то серьезное внимание, которого она заслуживала»[882]. Болен не понял, что стал свидетелем очередного спектакля, разыгранного на его глазах Молотовым и Сталиным, а их внимание к ядерной проблематике было первостепенным задолго до этой ночи перед Рождеством и не ослабевало после.

25 декабря конференция возобновилась обсуждением балканских дел, а также вопроса об Иране: Запад требовал досрочного вывода оттуда советских войск. Бирнс в середине дня попросил о личной встрече с Молотовым. Удалось снять разногласия по Румынии, но Болгария и Иран оставались на столе. В 2.20 пополуночи протоколы встречи были подготовлены к подписанию. Бирнс уже занес ручку, чтобы их подписать, как вдруг Молотов заявил, что «по ошибке» был предложен советский вариант протокола по Болгарии, но, если партнеры не возражают, его можно было бы и подписать. Бирнс заупрямился и заявил, что американские предложения ближе к компромиссу. Неожиданно Молотов согласился их принять.

— А у вас случайно нет в кармане еще какой-нибудь «ошибки», чтобы мы могли удовлетворительно решить иранский вопрос? — оживился Бевин.

— К сожалению, больше нет, — улыбнулся Молотов.

В 3.30 исправленный протокол был подписан. Англия и США согласились с признанием правительств Болгарии и Румынии при условии символического представительства в них прозападной «лояльной оппозиции», а Москва согласилась с американским преобладанием в Японии, обговорив для себя расширение функций в совещательной Дальневосточной комиссии. Бирнс поддержал создание комиссии по ядерной энергии под эгидой ООН. После конференции Трумэн сделал госсекретарю письменный выговор, сочтя его уступки, особенно по японскому и ядерному вопросам, недопустимым умиротворением. Президент высказал мнение, что «если с Россией не обращаться железным кулаком и твердым языком, то неизбежна еще одна война… Я устал нянчиться с русскими»[883].

Министры разъехались из Москвы, и 29 декабря состоялось заседание Политбюро, принявшее несколько решений в рамках начавшегося после возвращения Сталина «разбора полетов». Было усилено внешнеполитическое направление. В аппарате ЦК создавался отдел внешней политики с функциями подготовки и проверки дипломатических кадров. Состав комиссии по внешним делам при Политбюро был утвержден в следующем составе: Сталин, Молотов, Берия, Микоян, Маленков, Жданов. «Пятерка» превратилась в «шестерку»: добавился Жданов. Он же курировал отдел внешней политики ЦК. Самим отделом вместо Георгия Димитрова, возглавившего родную Болгарию, стал руководить Михаил Суслов, отозванный из Вильнюса.

В марте 1946 года был созван первый послевоенный пленум ЦК, на котором было принято решение о переименовании наркоматов в министерства. Состав членов ПБ пополнился Берией и Маленковым, а кандидатов — Булганиным и Косыгиным. Жданов вместе со Сталиным начал подписывать совместные постановления ЦК и Совета министров. Сессия Верховного Совета 19 марта согласилась с отставкой прежнего правительства и без прений утвердила новое, состав которого в газетах был опубликован в следующем порядке: Сталин — председатель, заместители — Молотов, Берия, Андреев, Микоян, Косыгин, Вознесенский, Ворошилов, Каганович. Но уже 20-го вышло секретное постановление Совмина, в соответствии с которым «вместо существующих двух оперативных бюро Совнаркома» было создано единое бюро Совета министров в составе всех заместителей его председателя. Его главой стал Берия, а его заместителями — Вознесенский и Косыгин. Молотов остался заместителем председателя Совета министров, но без прежней приставки «первый», и министром иностранных дел. Принятым 28 марта постановлением Совмина о распределении обязанностей между заместителями председателя правительства за Молотовым, помимо